7. О чем невозможно говорить, о том следует молчать :-==+++++==-: :=++++==============+++++++++=: :=++===================+++++++++++++=: :+++======================++++++++++====++: .=+=======================+++++++++++========+ =. .+===========================++++++++++++======= ====+. +=============================+++++++++++======= =======+. ===============================++++++++++++===== =========++#= .+===============================+++++++++++==== ==========++++. :#================================++++++++++++=== ==========++++++++#- -#=================================+++++++++++=== ==========++++++++++#= -#=================================+++++++++++= ==========++++++++++++#- .#==================================++++++++#@ ===========++++++++++++=#: #==================================++++++++++++#@ ==========++++++++++++===# ++==================================+++++++++++=% %=========++++++++++++====++ #===================================++++++++++=@ %========++++++++++++======%.===================================+++++++++++== @%=======++++++++++++======+=#===================================+%###++ @#======++++++++++++======++=#%===================================++++++++##% @%#####%#++++++++=====+++==#%===================================++++++++++==# @++++++##++++++++=====++===%%===================================+++++++++===# @====++++++++++=====++====%#==================================++++++++===% @+====++++++++=====++===++#++=================================++++++====@ @+===++++++++=====++===++++:#===============================+%++++++++====@ @===+++++++++====++===++++#: #===============================#%%####@@ #+++++++#%====++===++++# :#===============================++++++++#+%@@@ ###%@%%%+=+++==++++++#- ++==============================++++++++++#@%= +++#++++==+=++++==++++++ +=============================++++++++====+%@%++ ++#++====+===++++++++# #+===========================+++++++===+==%@%+++ +#++====++===++++++++# +==========================++++++++====+=@@#++++ ++====++==+++++++# +=========================+++++++======@@#++++ ====++==++++++++++ -+=======================++++#+======@@+++== ==++==++++++++#- +=====================++++++#########%@@#++=== +==+++++++ .++===================++++++++=====+%@@#######%= +++++: .+++================+++++======++@@@+====+++=+++ ++. -==============++++++=====+++@@@====+==++= .=++==========+++++======+++@@@===++===. -=+++======++++++=====+++@@%==+++- :-=++*++*+=====+++#%@@%+=-:=============================================== ============================
Светский миф о загробной жизниОблегчение У светского мира есть свое собственное заблуждение о загробной жизни: небытие приносит облегчение. Но это ошибка типа. Небытие не является опытом. В смерти не будет того выдоха, когда наши оковы снимутся. Вместо этого давайте выдохнем сейчас, в жизни. Отпустим сейчас, когда у нас есть шанс. Свобода сдаться, пока мы еще живы. Если вы когда-либо хотели умереть, потому что жаждете облегчения отпустить надежду, я вас не виню. Есть предел тому, с чем мы можем справиться, держась за желание. Вы можете обрести мужество, приняв страх, доверие, приняв сомнение, облегчение, приняв боль. Совершенство, приняв ум новичка. Все, что вы надеялись, принесет смерть, уже здесь для вас в жизни. Радикально примите мир со всеми его болью и опасностями и работайте с направленными усилиями, чтобы изменить то, что мы можем, и пожимайте плечами на то, что мы не можем. Я не говорю о прекращении заботы о Земле и друг о друге. Это не то, что я приготовил для вас сегодня. Все, что у меня есть, — это способ увидеть бездну, не упав в нее. Способ полностью ощутить этот короткий прокол света в бесконечном бархате. Каждый вдох, со всеми его тресками и болью, — это дар тому, кто сдался. Думаю, я смогу продолжать идти еще один день, теперь, когда я знаю, что путешествие не имеет отношения к пункту назначения. Победители никогда не сдаются, а сдающиеся никогда не проигрывают. Я пошел вперед в бронированном теле, но от страха рука была закована, и от стыда.Проверка Помимо облегчения боли, еще одно, что я хотел получить от смерти, — это подтверждение. Высшее выражение гравитации. Будь то для того, чтобы показать каждому тупому ублюдку, насколько реальна их причиненная боль, которая все еще отдается эхом в моих шрамах, или для того, чтобы закричать, что я действительно знаю всю степень своего стыда и своих ошибок, и что пути назад нет. Но это все тот же миф о загробной жизни, поскольку небытие остается неопытным. Они могут наконец понять, насколько реальны были мои причины, а могут и нет. Скорее всего, они этого не сделают, поскольку мы здесь говорим не о самых ярких лампочках в холодильнике. Подтверждение, которое я искал, было желанием, надеждой. Когда я нашел облегчение в безнадежности, потребность в подтверждении не ощущалась так плохо. Я совмещу радикальное принятие признания недействительным с постоянными направленными усилиями по поиску подтверждения и пожатию плечами там, где его нет. Когда я выбрал смерть, я был готов принять то, что никогда не узнаю, придет ли это подтверждение. Если это так мало меня заботило на самом деле — а это единственное, в какой степени это вообще возможно: полностью, но принимая то, что находится вне моей досягаемости — то я мог бы и жить дальше.Original URLgemini://idiomdrottning.org/afterlifeStatus Code20 (Success)Content-Typetext/gemini; charset=utf-8; lang=en
>>1208Первая часть текста хорошо заходит,блять потом пиздец как концентрироваться нужно на твоих ощущениях, чтобы понимать о чем вообще речь.Очень сложно понимать мессадж когда концентрируется на чужих впечатлениях, с другой стороны а как иначе донести глубину...Ну я так понял, «если я перестану чувствовать, кому это нахуй надо? А никому». «А пока живу и чувствую, хули нет?»Здравая мысль!
+, часть текста выглядит так, что создаётся впечатление, как будто это написано для себя, а не для других.Ещё приколола поэтическая нагруженность текста, язык очень образный, как будто вместо конкретных вещей существуют какие-то идеи.Плохо понятно, что вообще написано.
>>1210Ну вот с моего понимания:>Но это все тот же миф о загробной жизни, поскольку небытие остается неопытным.«Когда помрёшь всем будет похуй, да и тебе тоже»>Помимо облегчения боли, еще одно, что я хотел получить от смерти, — это подтверждение. Высшее выражение гравитации. Будь то для того, чтобы показать каждому тупому ублюдку, насколько реальна их причиненная боль, которая все еще отдается эхом в моих шрамах, или для того, чтобы закричать, что я действительно знаю всю степень своего стыда и своих ошибок, и что пути назад нет.Тут он рассматривает свою смерть как логическое завершение своего жизненного пути.>Они могут наконец понять, насколько реальны были мои причины, а могут и нет. Скорее всего, они этого не сделают, поскольку мы здесь говорим не о самых ярких лампочках в холодильнике.Тут он говорит, что до него доходит, что всё-таки его переживания люди скорее всего не прочувствуют. >Подтверждение, которое я искал, было желанием, надеждой. Когда я нашел облегчение в безнадежности, потребность в подтверждении не ощущалась так плохо. Я совмещу радикальное принятие признания недействительным с постоянными направленными усилиями по поиску подтверждения и пожатию плечами там, где его нет.В итоге он забил хуй и как бы забиванием хуя абстрагироваться от своих переживаний и понял насколько это было бессмысленно.>Когда я выбрал смерть, я был готов принять то, что никогда не узнаю, придет ли это подтверждение. Если это так мало меня заботило на самом деле — а это единственное, в какой степени это вообще возможно: полностью, но принимая то, что находится вне моей досягаемости — то я мог бы и жить дальше.А тут типо «а раз все это загоны и бессмысленно хули переживать.»Я правильно понял смысл?
The Secular Afterlife MythReliefThe secular world has its own afterlife delusion: that non-existence brings relief. But that’s a type error. Non-existence is non-experiential. In death there’s not gonna be that exhale of our shackles lifting. Instead, let’s exhale now, in life. Let go now, when we have the chance. The freedom of giving up while still living.If you’ve ever wanted to die because you long for the relief of letting go of hope, I don’t blame you. There’s a limit to what we can cope with while holding on to desire.You can have courage by accepting fear, trust by accepting doubt, relief by accepting pain. Perfection by accepting the beginner mind. Whatever you hoped death would bring is right here for you in life.Radically accept the world with all its pains and dangers and work with directed effort to change what we can and shrug at what we can’t. I’m not talking about the end of care for Earth and each other. That’s not what I have here for you today. All I have is a way to see the abyss without falling in. A way to fully taste that brief pinprick of light in the infinite velvet. Every breath, for all its rattles and pains, is a gift to one who has given up. I guess I can keep going for one more day now that I know that the journey isn’t about the destination. Winners never quit but quitters never lose.I went forth with armored framebut of fear the arm was cast, and of shameValidationBeyond relief from pain, the other thing I wanted to get out of death was validation. The ultimate gravity expression. Whether it was to show every dumb motherfucker how real their inflicted pain still echoed in my scars, or to scream out that I really do know the full extent of my shame and my mistakes and that there’s no going back.But that’s still the same afterlife myth since non-existence remains non-experiential. They might finally understand how real my reasons were, or they might not. More likely they won’t since we’re not talking about the brightest bulbs in the fridge here. The validation I sought was a desire, a hope. When I found relief in hopelessness the need for validation didn’t feel as bad. I’ll combine radical acceptance of invalidation with a continued directed effort to find validation and to shrug where there’s none to be found.When I chose death, I was willing to accept never knowing if that validation was going to come. If that’s how little I really cared about it—which is the only amount that it is possible to care about it: fully, but accepting what’s out of my reach—I might as well live.https://idiomdrottning.org/afterlife>>1211>>1208>Original URLgemini://idiomdrottning.org/afterlifeStatus Code20 (Success)Content-Typetext/gemini; charset=utf-8; lang=en
https://idiomdrottning.org/blogприкольно
пиздос, небо и земля
Я анализирую картины Габриэля фон Макса, представляя две работы: «Обезьяны-критики» и «Анатом». Макс не считается известным художником, и его картины редко вызывают интерес, однако они имеют глубокую символику. «Обезьяны-критики» изображают мартышек, оценивающих картину, что символизирует неспособность к истинному пониманию. Эта работа вызывает противоречивые чувства у зрителей, заставляя их осознать собственные ограничения. В «Анатоме» показана мертвая девушка, что бросает вызов восприятию смерти и молодости. Оба произведения подчеркивают трудности восприятия и понимания человеческого опыта.
На выставке Германа Ницша и Рудольфа Шварцкоглера в Праге в 1993 году я ощутил шок от их работ, представляющих венский акционизм. Ницш, в отличие от Шварцкоглера, исследует другие тела и более жизнерадостен. Его композиции наполнены символикой крови и ритуалов, где действие становится мистерией. Он стремится не только шокировать, но и вызвать симпатию, обращаясь к подавленным инстинктам человека. В своих произведениях он десимволизирует христианские ритуалы, подчеркивая примитивность человеческой природы и превращая религию в искусство, что вызывает недовольство общества.
В своем анализе первого полнометражного фильма Евгения Юфита «Папа, умер Дед Мороз» я подчеркиваю его продолжение поисков в области некрореализма. Фильм, который затрагивает темы мрачного юмора и иронии, создаёт жесткий язык, отражающий мертворожденную природу.Я выделяю два основных содержания: первое связано с ученым-биологом, исследующим странную деревню, полную маниакальных личностей, второе — с парой, готовящей ловушку для человека. Структура фильма играет с многозначностью, что приводит к потере традиционного повествования и подчеркивает центральную тему смерти. Режиссер использует элементы мистификации, оставляя зрителю свободу интерпретации и создавая атмосферу безысходности.Я обращаю внимание на статичность камеры в фильме, которая подчеркивает глубокую связь между кадрами и последовательностью событий. Камера боится приблизиться к происходящему, создавая эффект замкнутости, и только в начале фильма позволяет себе некоторую активность.Смерть здесь становится центральной темой, демонстрируя социальные мотивы некроэстетики, где единственным способом преображения остается именно она. Вершители смерти, хотя и напоминают юфитовских «санитаров-оборотней», всё еще ищут ответы на вопросы о жизни и смерти. Суицид одного из персонажей становится кульминацией этого поиска.Фильм акцентирует, что внутренние мотивировки героев — загадка, а их поведение подчинено собственным законам. Персонажи не следуют традициям и не делают лишних движений. Подобная дисгармония подчеркивается графикой и состоянием окружающего мира. Название фильма создает парадокс, который обнажает глубинные вопросы о времени и жизни, а новогодний дед превращается в фантом, символизирующий неизбежность смерти.Осиновый кол, который изначально символизировал защиту, теряет свою функцию и становится носителем смерти. Его постоянное присутствие, особенно в контексте смерти мальчика, подчеркивает утрату привычного порядка. Среда, где оказывается ученый, зловещая и деструктивная, отражает безысходность, где жизнь и смерть переплетаются.Метод Юфита, стремящийся к метафоричности, создает многослойный нарратив, где каждый кадр привносит новый смысл. Небольшое количество диалогов усиливает атмосферу напряжения, а страх становится неотъемлемой частью существования. Фильм демонстрирует сложные отношения между жизнью и смертью, создавая пространство для глубоких интерпретаций.
Я знаю, что никто не умирает, не имея на то причины, как говорил Тертуллиан. Мераб Мамардашвили затрагивает концепцию психологической топологии, выделяя важность места в понимании жизни и случайной смерти. Топология становится наукой о встречах и пониманиях, где каждая точка на пути может влиять на судьбу, раскрывая сложные связи между жизнью и смертью.Кьеркегор описывает отчаяние как смертельную болезнь, подчеркивая, что смерть не является результатом причин, а скорее мимикрирует в хаосе случайностей. Рассказ о Берготе, который, отказываясь от лечения, погружается в мир своих снов и ощущений, демонстрирует, как болезнь становится частью его жизни. В результате он решает выйти из дома, чтобы увидеть картину Вермеера, что приводит к неожиданной и неумышленной смерти.Смерть Бергота, связанная с его изменившимся восприятием мира, подчеркивает разрыв между привычным и новым. Он уходит навстречу желтой стене, символизирующей момент осознания и освобождения, где неожиданно обретает смысл и ясность. Это событие, освободившее его от страданий, становится катализатором его смерти, показывая, как искусство и восприятие могут переплетаться с жизнью и смертью.
В своей рефлексии о трагедии я осознаю, что жизнь полна безысходности, и это не просто интеллектуальное понимание, а глубокое сочувствие к человеческим страданиям.Каждый из нас может столкнуться с собственной «жертвой Авраама», и я понимаю, что опыт Иова служит универсальным символом, который охватывает не только религиозные, но и экзистенциальные смыслы. Я предлагаю представить, что вместо друзей Иова с ним могут встретиться Спиноза, Кант и Ницше, а также Шекспир и Достоевский, чтобы обсудить «этику понимания».Я замечаю, что «дистанция Спинозы» заключается в том, чтобы анализировать человеческие поступки с математической точностью, не соприкасаясь с их человеческой стороной. «Дистанция Канта» приводит к молчанию перед страданием, что подчеркивает близость суждения и осуждения. Кант задается вопросом, как сохранить мудрость в пространстве трагедии.Ницше, с другой стороны, отрицает сострадание и превращает философию в переживание. Я отмечаю, что он говорит о том, что необходимо понимать, что трагедия — это не просто состояние отчаяния, а философия борьбы с ним. Для Ницше и других философов трагедия становится пространством, в котором рождается непримиримость и надежда.В заключение я подчеркиваю, что трагедия — это не часть бытия, а форма встречи человека с миром, где мы должны быть готовы к непредсказуемости. Я понимаю, что только наша способность к участному мышлению сохраняет шанс на вхождение в смысл жизни и судеб. В противном случае мы рискуем остаться в тени, не понимая, что значит быть человеком.
Т.С. Элиот анализирует традицию как ответ на позитивизм и викторианскую критику, отвергая субъективные подходы, которые игнорируют общекультурные связи. Он подчеркивает, что истинный поэт подчиняется внеличностному, связывая своё творчество с историей и традицией. Элиот видит современность как кризис, где уникальность «я» становится иллюзией, что приводит к утрате связи с живым литературным прошлым, превращая его в музей мертвых памятников.Элиот рассматривает смерть как проблему поэтической формы, начиная с эмоции, которая является исходным материалом поэзии. Он отвергает представление о эмоции как изолированной сущности и считает, что поэт, воссоздавая эмоцию, открывает в ней вечное, связанное с первоначалом бытия. Для Элиота ограничение эмоции — это её «смерть», но именно в этом процессе начинается её истинная жизнь в искусстве.Элиот говорит о механизме воссоздания эмоции как о «концентрации», где поэт стремится передать полноту переживания, чтобы эмоция стала предметной и постигаемой. Я понимаю, что он подчеркивает важность нахождения объективного коррелята для передачи эмоции, связывая её с определенными предметами и ситуациями. Это напоминает неоклассическую эстетику и традиционную христианскую этику, где человек находится между духовным и телесным.Элиот критикует романтизм, который, по его мнению, постулирует неисчерпаемость эмоции и приводит к разрушению единства предмета и чувства, что означает смерть поэзии. Он считает, что стремление романтиков передать бесконечное является проявлением гордыни и приводит к утрате ощущения присутствия Первородного греха, так как форма растворяется в сверхформе и оказывается под властью смерти.Тема смерти проявляется в двух его произведениях 20-х годов: стихотворении «Бербенк с бедеккером: Блейштейн с сигарой» и поэме «Бесплодная земля». В первом стихотворении смерть ассоциируется с утратой жизненных сил и культурной дезинтеграцией, используя образы Венеции и литературные аллюзии. Чувственность и меркантилизм персонифицируются через Бербенка и Блейштейна, где первая приводит к смерти, а второй олицетворяет пустоту бытия. В финале произведения Венеция предстает как музей мертвых форм, подчеркивая бессмысленность современных ценностей.Во второй части, в поэме «Бесплодная земля», я отмечаю более сложное понимание смерти, включая аспекты «смерти-в-жизни» и «возрождения-в-смерти».Cовременный человек, погруженный в чувственно-обыденное восприятие, отчуждается от божественного начала, воспринимая жизнь как цепь пустых форм. Это приводит к состоянию автоматического существования — «смерти-в-жизни». Через образы из Библии, такие как «мертвое дерево» и «страх в горсти праха», Элиот показывает, что прежние ценности стали пустыми идолами. Он подчеркивает, что этический кризис современности обусловлен утратой осмысленного переживания, что приводит к механическому взаимодействию людей, лишенным глубины общения. Повествователь сталкивается с бессмысленностью настоящего, превращая его в набор шаблонов, где прошлое не имеет значения.В поэме переплетаются мотивы смерти и возрождения, представленные в реальном и идеальном планах. Идеальный план показывает, что герою должно быть возрождено, в то время как реальный демонстрирует «возрождение-в-смерть». Ритуал смерти бога растительности символизирует попытку восстановить витальность и связи с миром. Главный герой, Флеб, сталкивается с циклом жизни и смерти, где возрождение является бессознательным процессом. Его смерть лишена высшего смысла и лишь физически изменяет его. Стремление к трансцендированию и освобождению от чувственности заканчивается лишь утратой человеческого и повторением первородного греха.
Я размышляю о жизни и смерти, используя английский юмор как отправную точку. Зеркало становится символом самопознания, и я задумываюсь о плаче по умершему — это отражение утраты себя в другом. Смерть воспринимается как радикальный культурный акт, удваивающий мой опыт и позволяющий переосмыслить жизнь. В конце концов, смерть подтверждает, что я действительно жил, оставляя след в своей жизни.Я чувствую жалость к себе настоящему, ведь только настоящее смертно. Это недействительное (небытие) напоминает о ценности моей жизни, которая, хотя и эфемерна, насыщена деталями. Слова «действительно» и «смерть» взаимосвязаны, подчеркивая, что смерть придает смысл жизни. Я размышляю о том, как соединить конечную жизнь с вечностью, преодолевая человеческие дела и создавая культуру.Каждая эпоха решает эту задачу по-своему, собирая уникальные опыты умираний. Встреча этих опытов — суть культуры. Я должен прийти к порогу небытия с осознанием своего опыта, поскольку момент смерти непредсказуем. Это готовность к смерти становится частью человеческой жизни, где я и человечество можем найти общий язык на Страшном суде. В этот миг я осознаю свою роль как формообразователя культуры, творящего гармонию из хаоса.Я осознаю, что произведение умирает вместе с автором, но читатель дарует ему вторую жизнь, возвращая текст в его предтворческое состояние. Читатель становится соавтором, и текст оживает. Гете утверждал, что необходимо «умереть», чтобы жить в культурах, и Мамардашвили подчеркивает, что чтение — это жизненный акт.Творческий процесс начинается с обретения автора и читателя, которые, превращаясь в поэтов и читателей, создают связи между жизнью, смертью и культурой. Произведение становится результатом взаимодействия авторов и читателей. Слово поэта, являясь личным опытом, становится универсальным, создавая светящиеся созвездия значений, которые возвращаются к читателям и помогают им пересоздать свой личный опыт.Век на исходе, и тема смерти становится особенно актуальной. XX век оставил за собой ужасные аннигиляции, где индивидуальное умирание заменилось массовыми уничтожениями. Художественный опыт личной смерти стал десакрализованным и бессмысленным, а смерть превратилась в общую черту.В произведениях Хармса и Введенского мы видим абсурд и бесконечные умирания, и даже «умертвия» становятся обычными. Личное умирание теряет священное значение, и вновь возникает вопрос о тайне смерти. Читатели-последователи возвращают авторов к жизни, создавая пространство для личного и культурного опыта.Поэзия становится единственным способом восстановить индивидуальность и право на личную могилу. Поэт, сталкиваясь с собственной смертью в произведении, находит возможность увидеть себя и вернуть к жизни свою душу. Читатели становятся соавторами этого процесса, умирая и вновь оживая в слове.
>>1222
>>1222почему твой рот анализирует мой хуй?
>>1222Test
Хайдеггер научил нас слушать язык, и иногда игра слов неожиданно открывает новые смыслы, как в «Deathнейленде» — особой зоне, насыщенной символами и следами смерти. Это место не требует прямого присутствия Смерти; вместо нее возникают заместители — знаки и симулякры, словно расставленные на территории, напоминающие нам о том, что она взяла под контроль этот ландшафт, скрытно и повсеместно проявляясь в символах.Ямпольский анализирует, как искусство одновременно скрывает и выставляет смерть на показ. Мы часто видим смерть в искусственных сценах насилия или трагедий, что превращает ее в безопасную иллюзию, удаляя нас от ее реальной сущности. Через этот символизм мы дистанцируемся, оставаясь зрителями, наблюдающими события с безопасного расстояния. Но в фильме Сокурова «Круг второй» смерть представлена иначе — жестко, физически, через непосредственное восприятие сыном тела отца. Сокуров создает царство тишины и телесности, где смерть явлена как процесс, а не событие, возвращая ей метафизическую глубину и лишая нас привычного языка для восприятия.Cмерть может выступать как Учитель, чья роль переходит от говорения к молчанию, побуждая нас к ответной речи. Мы сначала стремимся понять, анализируя лицо покойного Отца, но обнаруживаем, что привычные механизмы восприятия и дистанции не работают: смерть неподвластна обычному пониманию, и бездна, на которую мы смотрим, начинает смотреть на нас в ответ, словно задавая вопросы о нашей приверженности.Гройс сравнивает образы Линкольна и Ленина, отражающие разные отношения к смерти: Линкольн живо движется, символизируя свободу и будущее, тогда как Ленин неподвижен и безмолвен, превращая смерть в центр, который требует повторения и преданности. Этот некроцентристский подход формирует территорию, где смерть управляет пространством, как в «Deathнейленде», централизуя и иерархизируя культурные и политические структуры.В русской культуре смерть часто занимает центральное место, становясь символом и смысловым центром, как это выразилось в большевистской идее «вечного Ленина» — знака социально-героического бессмертия. Эта центральность смерти проникла в литературу, живопись, кино, где смерть становится экспонированной, затягивающей в безвременье и хаос. Современный «Deathнейленд» – это место, где смерть, как в греческой традиции, демонстрируется ради преодоления страха, но в советском контексте она превращается в некроцентричное государство-кладбище, пропитанное идеями священного поклонения предкам и мертвым телам.>>1233Текст сгенерирован нейронкой, ты бы выебал нейрноку? Да ты байтоеб! Байтоеб — ишак
>>1235>>1223 (you)
>>1235Трипкод отклеился
>>1235Хайдеггер пидор.
>>1236«>>1223 (you)»that's not meя бы никогда в своей жизни не написал что-то настолько высокопарное в смеси с образным, ещё с такими дозами философии в виде цитаты волкаа так, можно посочувствовать той части гуманитариев, каким не свезло укорениться в волнующих их душу текстах, не содержащих в себе ничего из того, что могло бы вывлечь их из них в ту область, в которой живут люди более практического и приземлённого складатяжело, когда в голове нет информации, какая могла бы помочь скептически дистанцироваться от всех этих проблематикнедавно в голову приходил образ о Канте, какой насмешил менятам было изображено, как он, хорошенько поспав и позавтракав, выходит на прогулку дышать свежим воздухом своими лёгими, ходя на ногах и нося одежду на теле, смотрит на природу или какие-нибудь домишки, людей, вообще окружающие его вокруг виды, а потом возвращается в кем-то построенный дом, садится за кем-то сделанный стол материальный, почитывает газету какую-нибудь мб с политическими новостями, а потом пишет Критику чистого разума, и тут я выпал, потому что это норм панчлайнПро Кьеркегора я посмеиваюсь похожим образом, хоть и уважительно, потому что труды всё же всё равно представляют какую-то ценность, в особенности если сравнивать их с текстами более бездарными, да и люди разные бывают, издеваться над ними я бы точно не стал, наоборот оберегал бы подобных людей от сурового мира, цветочки незащищённые
Сегодня прокатился на Красной стреле. И мне подумалось, что Шопенгауэр был прав, а создатель Флибусты нет, и это волнительно. Может заняться сбором предсуицидальных записок в тред?
>>1295а про че говорил создатель флибусты
>>1295кирюша ты?
>>1296про то что шопенгвайер не прав
>>1298а в чем?
>>1299в своих утверждениях
>>1300а чо он утверждал ваще
>>1301что воля является как основным двигателем жизни, так и причиной страданий.
>>1302ну жизнь и есть причина страданий, но воля не решает, жизнь течет сама блять по себевольно или невольно
Первое Письмо о Суицидеоколо 2181 до около 2040 года до н.э.Общепризнанным первым известным письмом о суициде считается записка, обнаруженная в Египте в конце девятнадцатого века. В 1896 году она была переведена на немецкий язык Адольфом Эрманом, который назвал её «Спор с душой того, кто устал от жизни». Оригинал, вероятно, был написан в промежутке между 2181 и 2040 годами до н.э., но документ, который сегодня находится в Берлинском музее, на самом деле является копией, вероятно, датируемой периодом между 1991 и 1786 годами до н.э. Писец, сделавший копию, подтвердил её точность заявлением: «Она завершена от начала до конца, как то, что было найдено в письменном виде». Ничего не известно о личности или социальном статусе оригинального автора, а также о том, действовал ли он когда-либо в соответствии со своими желаниями.Крис Томас, британский психиатр, в своей статье «Первое письмо о суициде?» диагностирует автора произведения как «сильно психотически депрессивного... с чувством преследования и самообесценивания». Он заключает, что этот человек «безусловно демонстрирует сильные суицидальные наклонности».Записка имеет форму нарратива и четырёх стихотворений. Нарратив касается той же серьёзной проблемы принятия решений, о которой упоминалось выше. Автор ведёт теоретическую дискуссию со своей душой о возможных последствиях суицида, если его причины для совершения этого акта не являются морально обоснованными. Он знает, что его душа, его «я-смерти», будет вынуждена терпеть пренебрежение со стороны семьи вечно, если он сделает неправильный выбор.Нарратив неполон и иногда запутан, но обсуждение, похоже, разворачивается следующим образом: человек, оказавшись без имущества, друзей и чести, решает положить конец своим страданиям через самосожжение. Его душа соглашается, но отказывается оставаться с ним в этом опыте, утверждая, что ей грозят мрачные перспективы в загробной жизни, если она останется. Человек говорит, что боги заступятся за него и позаботятся о душе. Его душа отвечает, что он должен высоко о себе думать, если считает, что боги вообще заметят такого ничтожества. Человек говорит, что если его душа только поддержит его, он гарантирует её счастье. (К сожалению, способ, которым он ожидает это осуществить, непонятен переводчику). Затем он предлагает такую идею: «Будь так добр, моя душа и мой брат, и стань моим наследником, который будет приносить жертвы и стоять на моём могиле в день похорон, чтобы он мог подготовить погребальный ложи», имея в виду, что в отсутствие выживших, заботящихся о благополучии мёртвых, душа должна взять на себя эту обязанность. Душа отвечает, что эта идея абсурдна, и что, в любом случае, даже те, кто строит и поддерживает гробницы, должны когда-то умереть, и тогда кто позаботится о нуждах мёртвых? Вместо этого, говорит она, забудь об этих идеях о суициде; «Следуй за радостным днём и забудь о заботах».Человек отвечает своей душе четырьмя стихотворениями, которые, вместо того чтобы представлять логический аргумент, пытаются вызвать эмоциональный отклик у слушателя.Первое стихотворение состоит из восьми похожих трёхстрочных строф. В нём человек рассказывает, как он чувствует себя несчастным и нежеланным. Из-за пробелов в переводе и повторов в строфах я привожу представительный фрагмент:«Вот, моё имя ненавидимо,Вот, больше, чем запах трупаВ летние дни, когда небо жарко.Вот, моё имя ненавидимо,Вот, больше, чем имя жены,Когда против неё лгут её мужу».Следующее стихотворение состоит из 16 строк, каждая из которых делится на три стиха. В нём человек говорит, что чувствует себя одиноким, и что земля и всё человечество, кажется, наполнены злом. Снова я привожу представительные строки:«К кому я обращаюсь сегодня?Люди жадны,Каждый захватывает имущество соседа.К кому я обращаюсь сегодня?Тот, кто имеет довольное лицо, — плох,Добро игнорируется повсюду.К кому я обращаюсь сегодня?Братья злые,Человека считают врагом, несмотря на его добрые намерения.К кому я обращаюсь сегодня?Я обременён страданиями,И мне не хватает верного друга.К кому я обращаюсь сегодня?Грех, что поражает землю,Он не имеет конца.»
В третьем стихотворении автор соотносит смерть с исцелением от болезни, отдыхом от трудов (гребли), удовлетворением от полного желудка в приятной обстановке, миром и уютом дома, достижением знаний и свободой:«Смерть предо мной сегодняКак когда больной исцеляется,Как когда человек гуляет на свежем воздухе после болезни.Смерть предо мной сегодняКак запах мирры,Как когда человек сидит под парусом в ветреный день.Смерть предо мной сегодняКак запах лотосов,Как когда человек угощается на прохладном берегу реки.Смерть предо мной сегодняКак хорошо протоптанная тропа,Как когда человек возвращается с войны в свой дом.Смерть предо мной сегодняКак прояснение неба,Как человек, [обученный] тому, что он не знал.Смерть предо мной сегодняКак когда человек жаждет снова увидеть свой дом,После того как провёл много лет в плену.»В последнем стихотворении человек говорит о преимуществах, которые он ожидает получить в смерти. Он будет как бог, способный отомстить тем, кто причинил ему зло, стоя на почётном месте, обладая великими знаниями и имея ухо у Ра, Творца:«Тот, кто там, будетКак живой бог,И будет наказывать за грех того, кто его совершает.Тот, кто там, будетТем, кто стоит на корабле солнца,И будет там назначать лучшие дары для храмов.Тот, кто там, будетЧеловеком знаний, и его ничто не остановит,И он будет просить Ра, когда говорит.»Но его душа имеет последнее слово:«Отбрось скорбь, мой брат... Я останусь здесь, если ты отвергнешь Запад [смерть]. Но когда ты достигнешь Запада, и твоё тело соединится с землёй, тогда я приду после того, как ты отдохнёшь. Давайте создадим обитель вместе.»Другими словами, избавь себя от жизни, и я обещаю быть с тобой. И когда твой естественный конец наконец придёт, у нас будет место вместе в смерти.
